Тревоги и надежды старшего лейтенанта Берзалова | Страница 7 | Онлайн-библиотека

– Не расчесывай, само пройдёт, – посоветовал Куоркис. – Не узнаю друга Романа. Раньше ты готов был бежать, куда пошлют, а теперь?

– А теперь устал. Старым стал. Тупик какой-то. А главное, дороги не вижу.

Они оба не обратили внимания на тонкий, как гудение комара, звук вертолёта. Мало ли какие вертолёты по каким надобностям летают.

– Ну это ты брось, – уверенно сказал Славка Куоркис. – Что значит, дороги? Я слышал, – зашептал он, почему-то оглядываясь на вход в землянку, – группа на восток идёт, аж за Урал. Понял меня?..

– Понял, – поморщился Берзалов. – Расширяем ареал. Турбаевскому все карты в руки.

– Дело даже не в Турбаевском, – таинственно заметил Славка Куоркис и снова блеснул своей белозубой улыбкой.

– А в ком?! – простодушно удивился Берзалов.

– Ну ты наивный! – воскликнул Славка Куоркис. – Цивилизация за год прирастает на пятнадцать процентов по всем параметрам!

– Сейчас уже ничего не прирастает, – уверенно ответил Берзалов.

– Что ты! – воскликнул Славка Куоркис. – Ещё как прирастает! Мы просто не знаем!

Берзалов на мгновение смутился под его напором и, чтобы скрыть свои чувства, чокнулся с Куоркисом и присосался к бокалу. А потом налил себе ещё и сунул в рот вкусное ребрышко, которое отдавало горечью. Даже другу необязательно знать его слабые места.

– Так что… выходит, появился новый Ленин или Сталин? – наивно осведомился он.

– Вот видишь, ты всё понимаешь без намеков, – обрадовался Славка Куоркис, видя в происходящем какой-то таинственный, а главное, очень увлекательный смысл. Роман Берзалов этого смысла не видел. Трудно было уловить смысл в хаосе. Нет, конечно, я понимаю, думал он, для этого дела союзники нужны, а тем более армия, которая подчиняется уставу. Без устава мы – никуда. И страны не будет. Но с другой стороны, душа, она ведь не этого хочет, не страну возрождать, а – счастья, личного, простого, человеческого. Варя, вот! Этот простой и ясный вывод был для него целым открытием. Целую минуту он тупо смотрел в пол землянки и думал, думал, думал о ней, о не сложившейся жизни. Хотя у кого она теперь сложилась? Атомный век – одним словом. Славке вон хорошо – под каждом кустом ждут с распростертыми объятьями. Счастливому и на воде сметана, тяжело думал Роман, невольно завидуя легкости друга. А я так не могу. Полюбить я должен женщину, по-лю-бить!

– Ты чего? – всерьез испугался Куоркис.

– Да так… – встряхнулся Берзалов. – Плохо мы живём, Слава, тоскливо, можно сказать. Воевать надоело, стрелять надоело.

– Согласен, – ответил Куоркис, заглядывая ему в глаза. – Но заживём лучше. Даже не сомневайся.

– А хватит нам жизни? – усомнился Берзалов c неподдельной тоской в голосе.

Славка Куоркис с испугом посмотрел на него ещё раз и авторитетно заверил:

– Хватит! Какие наши годы?! Ещё детишек нарожаем и на твоей свадьбе плясать будем. Ну извини, извини! – исправился он, заметив, как заходили желваки у Романа.

С высоты их двадцати пяти лет жизнь казалась им безмерно длинной. Где-то там далеко впереди ещё только маячил тридцатник, а сороковник вообще был как в тумане, не говоря уже о пятидесятилетии, до которого надо было ещё дожить. Шансы, судя по всему, были ничтожны, можно сказать, в минусовой степени.

– Ты главное, много не думай, – наивно, он со знанием дела, посоветовал Славка Куоркис. – Вредно нам думать, мы военные. Нам приказали, мы выполнили.

– Это точно, – охотно согласился Берзалов, давно сросшийся с армией позвоночником и не помышляющий о другой жизни. – Жить вообще вредно, опасно для здоровья.

– О! – обрадовался Славка Куоркис оптимистичным речам друга. – Давай за всех нас, за то, что ещё живые и умирать не собираемся, – предложил он.

– Сплюнь, – посоветовал Берзалов и потянулся за своим бокалом, в котором успела осесть пена.

Только они чокнулись, только закусили соленым рыбцом, как требовательно затрезвонил зуммер полевого телефона. Ну всё, с холодеющим сердцем понял Берзалов, не пережил я этого дня. Дёрнула меня судьба, не отвертишься. А может?.. Ещё надеясь непонятно на что, он поднял трубку:

– Старший лейтенант Берзалов слушает.

– Роман Георгиевич, – услышал он знакомый голос Калитина Андрея Павловича. – В двенадцать ноль-ноль я жду вас в штабе батальона.

– Слушаюсь, – ответил Берзалов и выразительно посмотрел на Куоркиса. – Кончился праздник, Слава, начались будни.

Куоркис всё понял:

– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, – сказал он. – Попили пивка… – и с сожалением посмотрел на бидон, который они даже не ополовинили.

Глава 2. Сборы и волнения

Берзалов успел ещё побриться, сменил куртку, в которой не стыдно было появляться перед высоким начальством, и с тяжёлым сердцем отправился штаб батальона. Чувствовал он, что судьба готова круто изменить его жизнь. Ну что же, думал он, не зря меня этому учили и не зря я пережил третью мировую, быть может, для того чтобы совершить… этот самый… как его… подвиг? Ох, устал я что-то от этих подвигов. Ох, устал…

Штаб находился в Бутурлино, в старом, но хорошо сохранившемся монастыре с глубокими подвалами. Главное, что эти подвалы были сухими и чистыми. Здесь было электричество, от которого Берзалов с лёгкостью отвыкал на позициях. Да и вообще оказалось, что цивилизация – вещь хрупкая. Стоило её как следует встряхнуть, как она рассыпалась, словно стекляшка. В этом плане тот, кто быстрее привык обходиться малым, имел больше шансов выжить.

Роман Берзалов с детства жил далеко не в тепличных условиях, и керосиновые лампы для него не были в новинку. Он происходил из семьи военных. Дед был армейским разведчиком, воевал в отечественную, дошёл от Каспия до Берлина, трижды был ранен – штыком, гранатой и пулей, дважды контужен – в плечо и в голову. Роман его плохо помнил. Помнил, что он все время кашлял и долго умирал от болезни легких. Отец служил в ПВО, и вся сознательная жизнь Романа прошла на севере в гарнизонах, где финские домики утопали в снегах по крышу, где вокруг были одни голые скалы и где минимальные удобства считались вполне приемлемыми на фоне сурового климата и ограниченных ресурсов. Электричество подавалось только днём, генератор, который беспрестанно тарахтел на весь поселок, выключался в двенадцать часов ночи. Но порой и этой роскоши не было, и свечи, и трехлинейные лампы с закопченными стеклами были в ходу. А ещё в ходу были фонари самых различных модификаций: и длинные, и плоские, и с цветными стеклами, и с динамкой внутри – жужжи, не хочу, пока рука не устанет. А ещё у него была куча знакомых собак на сеновале и щенок по кличке Рекс. Хорошее было у него детство, камерное – в крохотных гарнизонах, где не было обычной городской шпаны и где в библиотеках пылились редкие книги. Однажды он до них таки дорвался и долгими ночами читал под одеялом с фонариком. Впрочем, библиотек тех хватало ненадолго – Роман проглатывал книги одну за одной, как пирожки. А ещё он научился отлично бегать на лыжах и даже в метель отыскивать дорогу домой. Летом же отец вывозил семью на юг, чаще всего в Геленджик, где они всегда останавливались по одному и тому же адресу, Киевская, 19, у Булгаровых, людей добрых и сердечных. Неделю Роман ходил по городу, как варёный. После прохладного и влажного севера находиться под жарким южным солнцем было настоящей пыткой. Он даже не загорал до того состояния, как остальные отдыхающие, потому что был блондином, только волосы ещё сильнее выгорали и становились, как снег, а кожа слегка темнела лишь на плечах. Так что когда они возвращались домой, обычно в конце августа, никто бы не сказал, что мальчик отдыхал на юге. Однако тёплое море одарило его умением хорошо плавать, а главное – нырять с маской, что потом ему весьма пригодилось в жизни.

Наверное, они бы так и жили – полярной зимой на севере, а летом – на юге, но всё кончилось в седьмом классе. Отец был направлен советником в одну из южных стран, мать поехала с ним, а Роман угодил в Санкт-Петербургское Суворовское военное училище, где его приняли с распростертыми объятьями. Опыт жизни в гарнизонах весьма и весьма ему пригодился: во-первых, он был не избалован и привык всегда действовать самостоятельно, а во-вторых, таких мальчиков из отдаленных гарнизонов было весьма много.

В те годы страна находилась в тяжелом положении, потому что страны НАТО формировали ПРО, и Россия прилагала титанические усилия для сохранения баланса сил. Система ВКО была чисто оборонительной, а стратегические наступательные силы оказались скованными договорами СНВ. И видно, этого баланса не хватило, раз америкосы затеяли войну. Хотя, судя по всему, их экономика рассыпалась, как карточный домик. Так что, похоже, третья мировая была предопределена не военными амбициями противника, а его неуверенным положением в мире: мол, пока есть силы, надо воевать. А то потом и сил не будет – Россия окрепнет настолько, что воевать будет себе дороже, а пока есть шанс уцелеть в третьей мировой и даже расцвести на её пепелище. Разумеется, США принялись за Россию со всем тем лицемерием, на которое всегда были большие мастера. Умасливали на всяческих саммитах обещаниями и лестью и тут же с безмятежным видом подкладывали «свинью» в виде самых разных провокаций, дабы шантажировать Россию, держать её на коротком поводке и беззастенчиво вешать обвинительные ярлыки. Потом уже оказалось, что все их «перезагрузки» гроша ломаного не стоят. Политическое шарлатанство, ограничение маневра России, расшатывание власти с помощью продажной оппозиции – вот те иезуитские принципы которые были положены в основу политики США. Говорили одно, обещали другое, делали третье, втайне готовясь к войне. Слава богу, наши не прозевали, думал Берзалов, но от этого не легче. Все предстоит начинать сначала. Кстати, идеи о постъядерной зиме оказалась мифом. Первое атомное лето, действительно, было холодным и дождливым, но это во многом и помогло смыть с поверхности земли радиоактивные осадки. Правда, эпицентры ядерных взрывов были недоступны, но по словам тех немногих, кто специально был направлен туда на разведку, жизнь там зарождалась в виде полчищ крыс и тараканов. Баяли также, что там появились мутанты. Но это оказалось досужим вымыслом фантастов и неврастеничных натур.