Вся правда о жизни великих актрис | Страница 5 | Онлайн-библиотека

Л. Смирнова: Вы знаете, мне было лет семь, или даже меньше. Мы приехали из Сибири. Мои тетя и дядя, которые меня удочерили, ехали в Ригу, но почему-то их не пустили туда, и они осели в Москве. Нам дали две комнаты в большой коммунальной квартире на Сретенском переулке. У дяди с тетей нас было трое: я, братик мой двоюродный и сестренка. Я была старше и их нянчила. Мы жили очень трудно. Дядя был бухгалтером, и нам еле-еле хватало на жизнь. Я только помню сидящих за столом тетю и дядю, которые с листочком бумаги и с карандашом подсчитывали, сколько есть у них денег, сколько им нужно на еду потратить, сколько осталось до зарплаты. Эти их расчеты остались у меня в памяти. Утром мы всегда пили чай, и можно было съесть только один кусок хлеба с маслом, два кусочка сахара и выпить чашку чая. Потянуться за третьим кусочком сахара я уже не могла.

«Хорошая девочка Лида». Это знаменитое стихотворение было написано явно не о нашей героине. Ведь Смирнова никогда не была пай-девочкой.

М. Г.: Насколько я знаю, у Вас был довольно шаловливый характер? А тетя ведь была строгая…

Л. Смирнова: Вы знаете, я каждый день молилась – она меня заставляла. Читала «Отче наш», а потом говорила: «Господи, пошли здоровье Лене, Милочке, дяде Пете, всем родным, знакомым, а тетка пускай умрет!» Я говорила это каждый день шепотом, оглядываясь. И все же именно она меня воспитала, она меня приучила к порядку, строгости, и я бесконечно ей благодарна, несмотря на очень суровое воспитание.

М. Г.: Наказывала Вас?

Л. Смирнова: Да. По национальности полька (ее фамилия Буровик), она была очень чистоплотной и очень строгой. Иногда меня лупцевала. Я ее боялась.

Мы прерываем интервью, чтобы продолжить его возле дома, о котором идет речь. Лидия Смирнова, даже дома носящая каблуки, вдруг оступилась и пошатнулась. Мы замерли, а она рассмеялась: «Когда я была молодая, я иногда изображала стариковскую походку. Как они шатаются и еле ходят…» Она показывает, как она это делала и заканчивает: «Какая же я была сволочь!» Все смеются. К каблукам актрисы добавляется норковая шубка, оренбургский платок, мы благополучно выезжаем на Бульварное кольцо и приближаемся к старинному дому, где когда-то происходили вышеописанные события.

М. Г.: Добро пожаловать в Ваш дом.

Л. Смирнова: Ой, боже мой, боже мой, здесь совершенно ничего невозможно узнать! Здесь была моя коммунальная квартира. Но совершенно невозможно узнать эти места. Как невозможно узнать Москву, как нельзя узнать жизнь, которая сейчас. Но сердце наполняется чем-то горячим. Ой, боже мой, боже мой, как жалко, что так быстро пролетело время…

Мы проходим буквально несколько кварталов и приближаемся к старому школьному зданию. Трудно представить, что Смирнова была девочкой, которая бегала здесь, размахивая портфелем, и отчаянно озорничала…

Л. Смирнова: Ну, вот и моя школа. Мой дом родной. Наверное, из этого окна я выбросила табуретку, за что была исключена.

М. Г.: ???

Л. Смирнова: Мы дрались с ребятами, и я выбросила табуретку в окно. И табуретка какую-то женщину искалечила, а меня выгнали из школы.

Как все меняет время! Пройдут годы, трехметровый потрет Лидии Смирновой будет украшать цеха АЗЛК, а ее саму будут приглашать на открытие первых станций метро как почетную гостью.

М. Г.: И первая любовь происходила в этой школе?

Л. Смирнова: Да, в этой школе. Я ходила с бантом, а учитель литературы говорил, что «когда Лида смотрит на меня, когда я читаю лекцию, то мне кажется, что она ничего не слышит. Она все время поправляет бант и стреляет глазами».

Ах, какие романы подарила Лидии Смирновой жизнь! Ах, как был влюблен Исаак Дунаевский, а еще… Но сначала – о первой любви будущей кинодивы.

Л. Смирнова: Я была влюблена в Виктора Лагодюка. Я была влюблена в него настолько, что целовала его парту. А ребята подсмотрели, и меня потом дразнили за это. А позже я этого Витю Лагодюка совершенно случайно встретила в парикмахерской. И не узнала. Я делала маникюр, а он причесывал какую-то женщину и все время на меня смотрел. Это произошло, когда я уже была популярна, уже вышли мои первые картины, и вдруг он подходит ко мне и спрашивает: «Вы Смирнова?» Я отвечаю: «Да, а что?» Он говорит: «А я – Витя Лагодюк». Только я и он в этой парикмахерской помнили наше детство, и мы с ним просто рассмеялись.

М. Г.: Лидия Николаевна, как дальше складывалась Ваша жизнь? Куда Вы пошли учиться, работать?

Л. Смирнова: Тогда была семилетка, я рано получила среднее образование, и мне нужно было делать все, для того чтобы получить какую-нибудь профессию. Я поступила в авиационный институт. Поступить было очень трудно: принимали сначала детей рабочих, а затем детей служащих. Но я поступила на вечернее отделение. Днем работала, а вечером училась. А еще успевала и лыжами заниматься, и теннисом, и в театр ходить. На все хватало времени, будто сутки были намного больше, чем сейчас…

М. Г.: А когда Вы ходили в театр, у Вас не возникало чувства, что Вы должны быть не в зале, а на сцене?

Л. Смирнова: Вы правы, когда я ходила в театр, то всегда покидала его в плохом настроении. Я помню, что смотрела спектакль, в котором была занята Гоголева. И подумала: ну почему не я на ее месте? И чувство досады, неудовлетворенности, какой-то зависти, что я не там, не на сцене, породило мысль: а что, если стать актрисой? И тогда я подала заявления во все театральные учебные заведения, даже во ВГИК.

М. Г.: Как Вы поступали, как это происходило?

Л. Смирнова: В то время на экране шел какой-то американский фильм, и там была очень красивая актриса с замечательной фигурой и в таком красивом платье из панбархата в белый горошек с голой спиной. Я очень захотела быть похожей на нее. Поэтому купила сатин-либерти и сама сшила себе платье, точно такое же. Я его надела на голое тело, затянулась и очень понравилась себе. В таком виде я и пришла на экзамен к Таирову. Там было задание сделать этюд: как будто я сижу дома одна, у меня болит голова, мне звонит возлюбленный и приглашает в театр. «Ах, как болит голова!» – играла я. Потом: «А в какой театр, ах в Камерный?» Я оживлялась: «Прекрасный театр!» Я начала хвалить всех сидящих в комиссии. А там ведь замечательные актеры были, в том числе Алиса Коонен. Я перечислила всех актеров, очень их нахваливая. «Тра-ля-ля, тра-ля-ля, я иду в театр, я иду в театр!» – танцуя и напевая, закончила свой отрывок. Александр Яковлевич Таиров сказал: «Спасибо, девушка. Все очень хорошо, только я бы хотел Вам посоветовать, чтобы Вы сохранили свою непосредственность». А непосредственностью он назвал мою откровенную лесть.

А еще до войны Лида успела стать и кинозвездой, и женой. Мы проезжаем по зимней Москве и подъезжаем к небольшому особнячку, притаившемуся в глубине двора на Патриарших прудах. Неприметный домик ютится рядом с чудесами «уплотнительной застройки» — многоэтажными великанами. Видимо, уцелел чудом.

М. Г.: Лидия Николаевна, когда Вы тут жили?

Л. Смирнова: Боже мой, невозможно без слез смотреть на этот особняк. В нем когда-то жил владелец мраморного производства. Дом такой неказистый снаружи, но внутри – мраморные колонны, подоконники. И у нас была огромная комната. Там было печное отопление.

Мы с трудом доставали дрова, надо было стоять за ними в очереди с раннего утра, мерзнуть. А когда мы топили, очень часто дым шел обратно, и тогда надо было открывать форточки, окна, чтобы проветрить. И снова топить. Несмотря на все трудности, мне почему-то часто вспоминается житье в этой комнате. Я была молода, энергична, оптимистична, и рядом всегда был мой замечательный муж, спортсмен, красивый, сильный. И мы с Сергеем Добрушиным вместе все это делили.

Вспоминается начало войны. Я побежала в булочную утром. И там услыхала о войне. Тогда даже невозможно было представить, что нас ждет дальше. Из этого особняка я провожала мужа на фронт. И когда мы шли по улице в шесть часов утра (он с вещевым мешком), то я держалась за него и не знала, что вижу Сережу в последний раз. Все, кто стоял в очереди у булочной, поворачивали в нашу сторону головы, провожая взглядами. Сережа сказал: «Мы дойдем до угла Садовой, и ты пойдешь обратно. Только, пожалуйста, не плачь и не оглядывайся».